Канава была неглубокой, но в ширину — как порядочный окоп. Шейн перескочил ее, едва не сорвавшись, — край траншеи обвалился под пятками тяжелых ботинок.
— Твою мать… — он едва удержал равновесие.
На дне вяло завозился мертвяк. Иссохшая тлелая рука без двух пальцев поднялась из-под опавшей листвы и хвои, словно в заглавном кадре фильма ужасов. Но такие события уже никого не смущали сегодня. А Шейн этого даже не заметил. Он был почти у цели.
Мысли щелкали в голове, четко складываясь в план. Он давно отвык думать и заботиться о ком-то, кроме себя. С того самого дня, как ушел с чертовой фермы старого психопата Грина. Ему одному много не нужно. Банка тушенки или каши. Бобы, шпроты, суп. Что угодно. Шейн приспособился выживать на подножном корму. Да и везло ему с добычей. Он старался не привлекать внимания, не лезть на рожон. Шел туда, где было сытнее и меньше мертвяков. Конечно, таких мест не было, но он пытался найти баланс.
Но сегодня все снова по-другому. И вряд ли он мог объяснить себе, какого черта его дернуло выйти к людям. Больше двух недель назад он заметил этот отряд. Двадцать с небольшим человек, они двигались слаженно и довольно организованно. Редко встретишь сегодня такую крупную группу. Шейн наблюдал за ними издалека пару дней. Даже огонь ночью не разводил, чтобы не привлекать лишнего внимания. Какого-то хрена ему было важно узнать, — какие они, эти люди? И он понял, что они обычные. Разные. Но это просто люди. Не бандиты, не убийцы, не черт знает кто еще.
И тогда он вышел к их стоянке.
Давно он не испытывал этого ощущения собственной нужности. Забыл, что чувствовал, когда на него смотрели и ждали ответа и решения. Всего пара дней потребовалась, чтобы люди стали прислушиваться к его редким словам. Стали дружелюбнее.
И Шейн оттаял. Немного. Слегка. Когда он первый раз пошутил у костра, никто не понял, что это шутка. Только Люси, мелкая егоза, загоготала как дикий жеребенок.
Он обживался с этими людьми. Оживал и снова становился похожим на человека.

А сегодня Шейн был сосредоточен и немного зол. Ему не нравилось место стоянки отряда. Плохо защищено. Недостаточно оружия. Мало патронов. Совсем нет медикаментов. Хоть в народе и бытует мнение о том, что выжить можно только в дороге, Шейн считал его идиотским. Выжить можно где угодно. А вот жить — только крепко зацепившись за свою землю. Зная, что она — твой дом. Твоя неприступная крепость, где твои близкие, твоя семья — будут в полной безопасности.
Шейн отлично помнил, что где-то в этом районе стояла мужская исправительная колония. И очень надеялся на то, что им удастся обустроиться в этой тюрьме. Отряд долго шел в эту сторону, и Шейн подумал, что это совсем недурная идея, может быть, Элис согласилась бы обосноваться на одном месте, прекращая скитания. Ведь было ради чего. Место отличное: удаленное от крупных городов, мертвецов здесь должно быть немного. Отличный обзор. Открытая местность. Есть система внешних заборов и крепкие стены. Вероятно, пришлось бы потрудиться, чтобы вычистить мертвяков внутри. Но не существует нерешаемых проблем. Он готов был постараться. Лишь бы это место осталось за ними. Там можно было жить, сколько угодно долго.
Но они не дошли. Лагерь разбили там, где сдох пикап. В нем везли основную часть топлива и припасов. Ни перегрузить все это добро, ни починить на месте было невозможно. Машины и так шли на пределе загрузки. А бросать топливо было просто охренительной тупостью.
Решено было оборудовать временную стоянку и попытаться отыскать запчасти и нужный инструмент. Или новую машину на ходу. И Шейн не стал сидеть на месте. Выбрал троих добровольцев и пошел на север. Он надеялся, что не ошибается в расчетах. И там они смогут найти небольшое поселение и фабрику.
Кроме троих молодых парней в отряд ввинтилась и Люси. Шейн в первые пару дней знакомства пытался относиться к Люси как к ребенку. Она была одного возраста с Карлом с Софией. А Карл, хоть и был вполне самостоятельным пацаном, но все же нуждался в матери. София и вовсе ни на шаг не отходила от Кэрол… и стоило отойти, как все закончилось самым худшим.
Но Шейну очень быстро пришлось признать, что эта девчонка — совсем другого поля ягодка. Все прояснилось, когда она сказала, что росла в детском доме. Эта коза всюду носилась со своей битой, стрекотала, как пулемет системы «Гопник» и держала народ на неизменном позитиве. Даже Шейна она заставляла улыбаться. Хотя засранка иногда явно просила ремня, — ей все спускали. Но Шейн иногда корчил строгого полицейского, и девчонка прищемляла ненадолго хвост со своим обычным: «Простите, сэр, я ужасненько виновата. Больше так нихуяшечки не буду».
Шейн пытался прогнать Люси обратно в лагерь, но мелкая шантажистка сказала:
— Дядя Шейн. Ты как хочешь, а я с бабами и дитями отсиживаться не стану. Все равно пойду за вами. Но буду шкериться по кустам. А там меня может укусить какое-нибудь говно. Так что лучше я буду рядом и на виду. Да? Да?
— Да! — Шейн плюнул и согласился. И девчонка с визгом повисла у него на руке.
— Так. Если собралась идти со мной. Вот тебе два правила. Первое: выполнять все, что я скажу. Без обсуждений и нытья. Второе: не орать. Это понятно?
— Понятно. Слушаться и не орать. Я поняла, сэр Шейн.
— Господи… ну что ты за животное… — Шейн коснулся ладонью ее макушки, и девчонка аж прижмурилась от удовольствия. — Идем.

Несколько часов назад Шейну пришлось разделить группу. Двое на машине поехали на фабрику. Им нужно было убедиться, что там безопасно и привезти пару баллонов с пропаном и горелку. Люси с Кевином — самым старшим и опытным из группы — отправились в фабричный поселок в поисках консервов или другой годной еды. А Шейну предстояло привычное уже дело — медикаменты. Такие походы в местные больницы стали для него чем-то вроде профессиональной привычки. Только обычно они ничем хорошим не заканчивались. Для других. Поэтому в этот раз Шейн наотрез отказался брать с собой Люси, как она только ни ныла. Пришлось надавить на нее по-серьезному и включить «очень сурового полицейского». Но девчонка согласилась и вроде бы даже не обиделась. Шейн подумал о том, что детдомовского ребенка не так-то просто обидеть.
Но на самом деле он боялся повторения. И того, что придется снова бросить кого-то на смерть. А прикрыться ребенком он бы вряд ли смог. Или не простил бы себе этого до конца жизни.

Шейн Уолш вышел к больнице и огляделся. Мертвая тишина вокруг. Ни звука. Ни шороха. Только распевает беззаботная пичуга где-то в пронзительной чистой высоте неба. Шейн поудобнее устроил на плече винтовку, застегнул куртку, чтобы полы не болтались и не мешали движениям в случае чего. И перешел дорогу к больнице. Еще оставалась надежда на то, что здесь пусто. И он просто заберет то, что было нужно по списку.

Сегодня Шейн уверился. Накрепко и окончательно. Больницы после апокалипсиса были его проклятием.
Шейн Уолш — бывший офицер полиции, бывший помощник шерифа. Весельчак, любитель выпить и побарагозить с девками. Шейн Уолш — чувствовал себя сегодня какой-то жуткой потусторонней зачарованной тварью. Жрецом апокаллиптических больниц. Он словно обязан был приносить сегодняшним больницам человеческие жертвы, обменивая эти жизни на больничные припасы. Все началось с Рика Граймса, которого он оставил в больнице Атланты. Потом Оттис, чью жизнь он обменял на пакет лекарств и систему вентиляции легких для Карла. Потом были другие: мужчины, женщины, старики и совсем молодые. По одному и парами. Каждый божий раз. Больница не позволяла Шейну уйти без принесенной человеческой жертвы. Ни разу.
И сегодня все повторилось. Он ждал этого подспудно, с ужасом. И это случилось.
Женщину он увидел издалека. Метров за семьдесят. Она вышла из дверей главного входа. Шейн успел заметить нескольких ходячих на улице, справа и слева, на парковке перед больницей и за углом, у дороги. Он старался идти как можно тише. Чтобы твари не услышали его и не ломанулись следом.
Но эта женщина все перечеркнула. Едва она вышла из дверей и увидела Шейна, как бросилась к нему бегом, и тишину мертвого полдня разорвали ее крики.
— Помогите! Пожалуйста, помогите!
Шейн дернулся, судорожно оглядываясь по сторонам, и замер. Ходячие с обеих сторон встрепенулись.
— Моя дочь! Помогите ей, прошу вас. Ее укусила эта тварь.
— Тихо. — Шейн резко плашмя рубанул ладонью воздух, посылая женщине понятный сигнал, подкрепленный наверняка жуткой физиономией. Но только в эту секунду рассмотрел женщину подробно. И все понял. Остановился, сжав зубы и тяжело дыша.
Ей было лет сорок. Когда-то крашенная блондинка, теперь она выглядела довольно неряшливо. Чистеньких баб сегодня не найти, да и сам Шейн время от времени оказывался по уши в дерьме. Но ее лицо сказало о многом. Она была не в себе. А на плече — кровавый след укуса. Судя по спекшейся потемневшей крови на рукаве — вчерашний или ночной.
Она не понимала его знаков. Не слышала его.
— Моя Мари. Ей всего пятнадцать лет. Она внутри. Помогите ей. У вас есть что-нибудь из лекарств? Прошу вас. Прошу вас!
Она хватала его за рукав, тянула в сторону больницы. А ходячие уже выворачивали из-за угла. Их было больше десятка. И появлялись все новые.
— Тише. — Шейн обреченно смотрел ей в лицо. — Тише. Все будет хорошо.
Он потянулся и обнял ее, чувствуя, что она вся горит, — жар уже начал подкашивать ее. И она вдруг затихла, прижалась к нему, замолкая и закрывая глаза.
Шейн вынул нож.

Он запер двери главного входа изнутри и замер, наблюдая через стекло, как мертвецы заполняют весь главный подъезд к больнице. Мари была уже мертва. Не нужно было даже щупать пульс — он видел застывшее и окоченевшее тело. Тихо и аккуратно он проткнул девочке висок тем же ножом, которым минуту назад убил ее мать. И пошел по темным коридорам больницы.
Ну что, тварь? Жертва принесена. Отдавай свои гребаные дары. Я возьму всё.

Через час Шейн выбрался из окна, спрыгнул на газон и без оглядки пошел к месту встречи своего отряда. Рукав куртки по локоть в мертвой вонючей крови мертвецов. На виске — свежая ссадина, а вся правая сторона лица в мелких брызгах той же черной гнилой блевотины, которая когда-то была человеческой кровью. За спиной он нес рюкзак, доверху набитый медикаментами. Он взял все, что смог унести. Ампулы, таблетки, шприцы, хирургические инструменты. Взял даже пачку перчаток и несколько упаковок стерильных бинтов. От злости он бы упер и операционный стол, но тот был прикручен к полу.

Когда Шейн добрался до места, там уже стояла машина Джона и Мишель. А рядом суетились его добытчики. Он прищурился, вглядываясь в эту возню, и понял, что с ними был еще кто-то. Неужели что-то случилось с Кевином и Люси? Шейн прибавил шагу. Лицо его было напряженным и злым. Никогда в жизни он не переступит больше порога ни одной больницы. Никогда. К чертям собачьим!
— Шейн! — Мишель увидела его издалека и замахала рукой, — Ты достал что-нибудь? У нас раненый.
Шейн крепче стиснул зубы. Кто? Кевин? Или Люси? Но почему Мишель сказала просто «раненый»? Почему не назвала имя?
Он почти бежал. Рюкзак был забит под завязку, но тяжесть почти не ощущалась. Но едва Шейн увидел лицо раненого, он встал как вкопанный. Окровавленная одежда. Штык-нож на протезе руки. И чертовски знакомый взгляд.
— Мерл… — Шейн помнил его имя, хотя прошел почти год. Таких людей быстро не забыть. – Ну охренеть. — он сбросил со спины рюкзак, передавая его Мишель. И она тут же принялась разбирать добычу, отыскивая то, что понадобится прямо сейчас.
Шейн присел на корточки перед Мерлом, разглядывая старого знакомого. Это было странное и жутковатое ощущение. Словно дьявол подмигнул ему прямо из преисподней. Мерл Диксон притащил за собой целый обоз воспоминаний. Прошлое, которое Шейн пытался затолкать в самый дальний угол своей памяти. Рик. И Лори…
— Ёбаная тетя, как вы постарели… — Шейн двинул подбородком в сторону окровавленной одежды Мерла, — Ходячие?

— Шейн, пошел прочь. Не отвлекай меня. Потом поляскаете языками. Джон, держи фонарь, ради всего святого, мне нужен ровный свет.
Мишель всегда была очень строгой. Проработав двенадцать лет медсестрой в хирургии госпиталя в Вашингтоне, она мечтала закончить медицинский колледж. И стать настоящим хирургом. И она стала. Но для этого не потребовалось учиться в колледже. Достаточно было пережить конец света.
Мишель было всего тридцать. Но держала она себя так, будто ей было лет пятьдесят. Всегда действовала уверенно, спокойно и предельно точно. Говорила с едким юморком и в заметно приказном тоне. Шейну иногда казалось, что Мишель копирует кого-то, более взрослого и опытного. Кого-то, кем она восхищалась до глубины души. И этот кто-то явно был мужчиной. Потому что Мишель невольно копировала не только слова и тон, но и некоторые жесты. Она даже курила, как мужчина. Презрительно щуря глаза и почти не прикасаясь пальцами к сигарете. Шейн даже подумал сначала, что Мишель лесбиянка. Но когда она рассказала историю своей жизни и работы — все встало на свои места. Она слишком уважала своего ведущего хирурга. Едкого, дьявольски умного пятидесятилетнего холостяка. Прекрасного специалиста, хама и засранца. Он умер у нее на глазах. А она ничем не смогла ему помочь. Теперь он жил в Мишель. Хотя бы в этом прищуре, в этом сигаретном дыме и этих едких замечаниях в адрес окружающих людей. Пусть. Каждый переживает это, как может.
Мишель распотрошила рюкзак, который принес Шейн. Разложила нужные инструменты и препараты. Вколола Мерлу обезболивающее и зашила его, не сходя с места.
— Тебе повезло. Дважды. — Мишель всунула в рот сигарету, и Джон поднес ей зажигалку. — Первый раз, когда пуля не задела твое легкое, а второй раз, когда ты встретил такую охренительную богиню, как я. — Она наложила герметичные повязки и хорошенько забинтовала. — Наберешься сил — отдашь должок натурой. Ясно, красавчик?
Она смеялась. Шейн улыбался. Джон стоял суровый, как Берия. И зыркал на Мерла инквизиторским взглядом. Ревновал.
Шейн снял зад с капота машины и вернулся из своего изгнания.
— Все? Ты закончила с ним, богиня?
— Закончила.
— Иди, погуляй.
— Уолш, ты не человек. Ты форменная скотина.
Шейн кивнул, соглашаясь, и присел рядом с Мерлом. Его Мишель устроила возле колеса машины в положении полусидя. Облокотила спиной на плоскую бензиновую канистру и укутала своей курткой и курткой Джона. «Он потерял много крови, — сказала она, — ему нужно тепло».
— Почти год прошел, — Шейн сел на землю рядом с Мерлом, - А ты все кашляешь. Видать, такие, как мы с тобой, так просто не подыхают. Нашел брата?

А ведь действительно прошел почти год. Вся эта прошлая жизнь казалась такой беспредельно далекой. Почти забытой. Шейн просто жил дальше все эти бесконечные месяцы. Шел вперед. Искал. Убивал. Дышал.
И вот — один взгляд на едва знакомого в прошлом злобного наркомана, сидельца и нациста… И в душе поднимаются волной, захлестывают эмоции. Чувства. Память.
Мерл Диксон. Кто бы мог подумать, что именно этот человек станет связующим звеном. Словно острой раскаленной иглой ткнет прямо в сердце. Неожиданно и больно.
Шейн не мог отойти от него. Словно привязанный пес, сидел и слушал его дыхание. Тяжелое, с хрипотцой. Лишь бы не сдох…
Забавный ты, Шейн Уолш. Смешной как тупоголовый школьник. Год назад ты был обеими руками против того, чтобы кто-то пошел и попытался спасти Мерлу жизнь. Рисковать человеческими жизнями ради этого козла казалось тебе безумным и глупым расточительством. А теперь что? Сидишь, кусаешь губы и молчишь? Боишься, что Мерл Диксон откинет копыта и ничего не скажет тебе? О чем? О ком?

Шейн повернул голову и бросил взгляд на профиль Мерла. Да. Они все постарели за этот год. Волосы прихватило сединой, словно изморозью. Лица стали жестче, суше. Глаза — злее. Улыбки — беспощаднее. Они пропылились насквозь — не выколотить. А движения стали спокойнее, увереннее. Мерл сидел, прислонившись спиной к машине, с огнестрельным ранением в груди. Спокойный и насмешливый, ядовитый. Как всегда. А Шейн не чувствовал ничего. Только тоску. Тупую и тягучую. Словно иступленный рыдающий волчий вой. По той жизни, когда они с Риком были друзьями. Когда у Шейна была семья… семья мертвого Рика. Та самая, о которой он мечтал всю жизнь.
— Нашел. Влюблен в Рика Граймса, как щенок.
Шейн кивнул. На автомате. Почти не думал.
— Это ничего. Это нормально. Все любят Рика. Хорошо, что они выжили. Я думал… — Шейн отвернулся, и коротко оскалился. Это был не жест злобы, а жест растерянности. Он не знал, что чувствовать на самом деле. Радоваться или огорчаться, услышав о том, что бывший друг жив и здоров. — Я думал, он не сможет. И убьет всех, кого ведет за собой. Твой брат — отличный парень. Упорный. Такой не даст себя дешево угробить.

Шейн отлично помнил, как Дэрил каждый божий день отправлялся в лес искать мертвую девочку. Ему, охотнику, может быть, было яснее всех, что Софию уже не найти. Но он продолжал тратить время и силы. Пока сам едва не влетел в гроб. Шейн тогда не был согласен с этим всем. Одна девочка… не стоила жизней нескольких взрослых мужчин и женщин. Не стоила жизни взрослого сильного умелого охотника. Не стоила жизни Лори, Андреа, Гленна, Ти-Дога и всех остальных, кто ходил на ее поиски, блуждая по лесам и рискуя собой. Ради чего? Они так и не нашли ее.
Так и не смогли понять, чем рисковали. Не захотели увидеть, что все сейчас измеряется совсем другими мерками. И рисковать жизнью ради надежды, ради тени, ради того, чтобы «сохранить человечность»… Нет большей тупости сегодня, чем убивать человечество ради сохранения человечности. Кому будет нужна эта человечность, если не останется людей?
Но, видимо, только он один задавал себе этот вопрос. Остальные до сих пор верили в силу и всемогущество морали и гуманности. Оставались людьми и погибали. Шейн ушел именно поэтому. Он не мог больше смотреть на то, как люди приносят себя в жертву моральным идеалам прошлой жизни. Гибнут, веря в то, что они все еще могут что-то изменить, и завтра апокалипсис закончится. Карл снова пойдет в школу, Рик вернется в участок, Лори испечет пирог, а София вернется домой, счастливая и здоровая. Заработает телевидение, радио, больницы и кафе. Все это окажется недоразумением…
Правительство. Спасатели. Армия. Все мертвы. Ничего уже не будет, как прежде. Никогда.

— А я смотрю, ты отлично устроился, да, Уолш? Не выдержал общества нашего правильного и хорошего полицейского? Или был изгнан за непослушание?
Шейн снова кивнул, бездумно ковыряя землю каблуком тяжелого ботинка.
— Не сошлись во взглядах… на реальную действительность.
Он помолчал несколько секунд, наблюдая за тем, как вдалеке небольшой ястребок пытается охотиться на полевок.
— Рик… Понимаешь, Рик — это оператор ровного режима. Когда все хорошо, когда на дворе демократия, либеральность и гуманизм, когда максимум, что может произойти — это перестрелка с обдолбанными мексиканцами… вот тогда Рик Граймс хорош. Он на коне. В одной руке у него револьвер, в другой свод законов. Он не отступает от них ни на шаг. Все делает правильно. Так, как требует от него Департамент и Государство.
Шейн резко заткнулся, понимая, что все это звучит как отчаянная жалоба или еще хуже — оправдание.
— Думаю, если он выжил, — то понял, что нужно делать. И как. Значит, с ним и его людьми все будет в порядке.
Шейн помедлил, раздумывая, стоит ли спрашивать и затрагивать эту тему. Но потом подумал, что другого шанса может и не быть.
— Мерл, ты же видел Рика? Как… Лори? Она была… она ждала ребенка. Она в порядке?

Видимо, Шейн надеялся. Верил до последнего, что она выживет. Что Рик сумеет ее уберечь. Только Граймс и здесь обделался. Самого главного не спас… Самого важного в жизни.
Шейн сидел перед Мерлом на корточках, опершись локтями на колени. Поза спокойная, но энергичная и говорящая о силе. Он не шевельнулся. Только взгляд поплыл. А потом сбилось дыхание. Лицо на крохотный миг исказилось, словно от острой едва выносимой боли. И Шейн отвернулся. Выдал себя с потрохами всем, кто смотрел на него в эту секунду. Он не заботился о мыслях окружающих людей в этот момент. Он был сейчас слабым и уязвимым. Его женщина умерла. Нет больше Лори. Ебаный Граймс дал ей умереть. Не спас ее. Не сдох за нее.
Шейн поднялся, распрямился, словно напряженно сжатая пружина. Метнулся в сторону, поворачиваясь спиной ко всему миру, поднимая руки к затылку и силясь вдохнуть воздуха, который почему-то не лез в легкие.
Лори была… особенной. Необъяснимо притягательной. Доброй, заботливой, умной. Она была настоящей женщиной. Шейн иногда думал, что он понимает ее. Но каждый раз она удивляла его. Своими хитрыми женскими штучками. Невозможно было предсказать, что ей понравится, а что нет. Но он знал совершенно точно одно — она всегда ценила заботу. Защиту. Надежность. Когда Шейн рвался на части, чтобы защитить ее и Карла… тогда она оценила его по достоинству. Тогда Лори поняла, что он ничуть не хуже Рика. Шейн готов был на всё ради Лори и ее сына. Он убивал ради них. И готов был убивать, столько, сколько потребуется. Лишь бы защитить их. Лишь бы они жили.
Но Рик не смог этого уберечь. Чертов Рик гребаный Граймс.
Глаза жгло огнем, руки некуда девать. И самому деться было некуда. Надо было остаться. Терпеть всё это дерьмо. Заткнуться, заломить себя и свою гордость. Чтобы… Чтобы что?

Шейн отер ладонью лицо, постоял еще несколько мгновений, глядя в пустоту горизонта. А потом повернулся к Мерлу. Он улыбался. Странной улыбкой, в которой была и нежность и гордость.
— Лори родила девочку? — голос тихий, но очень отчетливый. – У меня дочка…
Он осекся, опускаясь в реальность. Оглянулся, потупил голову. Мишель и Джон удивленно смотрели на него.
— Как ее назвали? Ты знаешь?
Шейн смотрел так, будто просил об услуге. Он хотел знать имя своего единственного в мире родного человека. И о чем он подумает в следующую минуту — несложно было догадаться.
— Я должен найти их. Должен увидеть мою девочку. Рик угробил Лори. Но я не дам ему убить и дочку. Мерл… где ты видел их в последний раз?
Шейн был похож на человека, который уверен в своих силах. Он еще подумает о том, что потерял Лори. Еще окунется в эту боль с головой. Но не сейчас. У него появилась крохотная надежда. Маленький живой лучик солнца. Сколько сейчас этому лучику — нет и года. Но его тепло достает до Шейна даже здесь. Даже сейчас. Мерл Диксон лишь мельком видел эту девочку. Но даже он смог передать эту надежду. Одной искры и одного отсвета хватило, чтобы Шейн понял, что ему нужно делать.

Камня на камне…
— Губернатор?
Успел накосячить.
— Какой нахрен… губернатор?
Не оставит там камня на камне.
Шейн смотрел Мерлу в глаза, и выражение лица его было жестким, отстраненным. Его уже не было здесь. В эту секунду он уже был там, у тюрьмы, где какой-то губернатор, обиженный Риком Граймсом, не оставляет камня на камне от тюрьмы. От той безопасной крепости, где живет его девочка.
Шейн уже не думал ни о чем, кроме того, как убьет любого, кто попытается причинить ей вред. Маленькой Джудит. Живой родной крошечке, которая осталась ему от Лори.
Никто не посмеет угрожать ей. Настоящей. Единственной. Его дочери.
— Мишель!
Уолш поднялся на ноги. И в голосе его так отчетливо лязгнул металл, что с обоих спутников слетела вся шелуха эмоций. остался только природный инстинкт подчинение сильному. Такие моменты с Уолшем случались дьявольски редко. Всего пару раз за все время знакомства с группой. Но это были критичные моменты. Когда ничего человеческого уже не оставалось. Когда работала только чуйка. А чуйка говорила сейчас Мишель и Джону — не время для характеров. Время подчиниться и не выпендриваться. Иначе ему это не понравится.
— Дождитесь Кевина и Люси. И возвращайтесь в лагерь. Скажите Элис, что я пошел на разведку к тюрьме. Планы могут сильно измениться. Место уже занято. И надо узнать, что к чему. Ясно?
— Да.
— Ясно.
Оба кивнули. Мишель покосилась на Мерла.
Шейн уже проверял патроны в магазине винтовки и совал в подсумок запасную коробку.
— Мерл, — Уолш был сосредоточенным, собранным и решительным. Люди с такими лицами не отступают от задуманного. Видимо, он решил идти прямо сейчас. Слова Мерла Диксона сорвали его с места, словно пулю. И останавливаться он не собирался.
— Если хочешь, езжай в лагерь. Побудь с людьми, пока не встанешь на ноги. Мишель присмотрит за раной.
— Скажу Элис, что ты за него поручился, — Мишель всегда страховалась. Даже в таких вещах.
Уолш кивнул. Если Мерл напакостит в лагере, — отвечать придется Шейну. Но его это сейчас интересовало в самую последнюю очередь. Его дочь была в опасности. И он пойдет к ней. Все остальные могли накинуть ремень на гвоздь и удавиться вместе со своими проблемами.
Он застегнул куртку, накинул ремень винтовки на плечо и взял опустевший рюкзак, который протянул ему Джон.
— Вернусь, как только все выясню.
— Пойти с тобой? — Джон предлагал это не ради красного словца. Шейн знал — парень не шутит.
— Нет. Справлюсь. Воевать не буду. Только узнаю, как там.
— И… поздравляю с дочкой… Мы слышали, — Джон с интересом смотрел в лицо Шейну.
И он не выдержал. Один уголок губ дернулся вверх, хотя брови остались насупленными, а рожа хмурой.
— Да. Спасибо.
Он почти ушел. Но все же развернулся через пять шагов. Едва заметно кивнул Мерлу.
— Я рад, что ты выжил. Спасибо… что сказал.

Шейн ушел быстрым шагом, в надежде успеть добраться до тюрьмы к утру. В рюкзаке у него была карта, и он неплохо ориентировался на местности. Такие люди, как Шейн Уолш, не пропадают почем зря.
А примерно через час к крошечной стоянке вернулись Кевин и Люси. Девчонка тут же атаковала раненого Мерла десятком вопросов о том, сильно ли у него болит и насколько сильно по шкале от одного до миллиона. Откуда он знает Шейна, и почему мы все не пошли к тюрьме. Девчонка была неимоверно пиздливой, незатыкаемой и абсолютно неудержимой. Казалось, это животное не останавливалось вообще ни на секунду. Удержать ее на месте могли, видимо, только еда и сон. Все остальное — было лишь поводом для приключения.
Она ни на что не обижалась, ничего не смущалась и гоготала так заливисто и заразительно, что злиться на нее не было совершенно никакой возможности.
А еще она была не вполне здорова психически. И это чувствовалось подспудно, неявно. Словно паутина на лице. Хочешь смахнуть, а пальцы ничего не находят. Но ты чувствуешь — она там. Она точно — там.
Мерл понравился Люси. Непонятно чем, но совершенно определенно. Может, ей нравилось таскаться за хмурыми взрослыми злыми дядьками. А может, ей в жизни просто не хватало отца. Но факт оставался фактом, — в отсутствии Шейна Люси прилипла к Мерлу Диксону намертво, хер отгонишь. Что бы ни происходило, девчонка все время крутилась рядом. Может быть, ее и можно было отогнать выстрелами или камнями, как надоедливую псину, но вряд ли кто-то стал бы это делать, даже Мерл. И Люси прекрасно это знала. И пользовалась ситуацией в полный рост.
Наслаждению не было предела. Несколько дней Мерл выздоравливал в мучительных условиях нескончаемого авантюрно-пиратского пиздежа с подвыванием и повизгиванием, грохотом, скрежетом и топотом ног, когда Люси носилась рядом со своей битой или вопила неподалеку, играя в пиратов сама с собой и своими воображаемыми друзьями и воображаемыми врагами.
Говорили, что Шейн отлично ладил с Люси. Видимо, он и правда был бы хорошим отцом для своей собственной дочери.